Дмитрий Тренин

политолог, директор Московского фонда Карнеги

Я не буду фантазировать насчет того, что имеет в виду президент, — это дело рискованное. Но, как я понимаю, он хочет сказать: если Запад намеревается с помощью расширения НАТО изменить военно-стратегическую обстановку в свою пользу и как-то зажать Россию, то это бессмысленно, потому что у нас есть средства, которые способны [этому помешать].

Но, на мой взгляд, таких намерений у Запада нет. Я не думаю, что Запад собирается использовать территорию Украины для размещения там каких-то объектов, способных поражать российскую территорию в упор. Вообще говоря, расширение НАТО как фактор на восточном направлении, в направлении России, перестало быть актуальным. Думаю, что ни Украина, ни Грузия, по крайней мере в течение моей жизни, не станут членами НАТО, это признается достаточно широко, хотя и не публично.

Но для российского военно-политического руководства расширение НАТО по-прежнему остается опасностью, которая должна быть остановлена. Один из способов достучаться, докричаться до оппонента — это доказать ему, что если он рассчитывает на то, чтобы [вблизи границ России] что-то разместить и оттуда стрелять по России, то это бессмысленно.

Глеб Павловский

политолог

Я рассматриваю это послание в целом как неудачное — даже с точки зрения интересов самого Путина. Понятно даже, как это получилось: была попытка сбалансировать блок развития и силовой блок, подчеркнув последний. С другой стороны, было желание аккуратно показать, что силовики — это только военные, никаких других силовиков Путин не видит и им не доверяет. Одновременно была злость на американцев за [разгром группы] «Вагнера», который — Путин это прекрасно понимает — был почтовой открыткой ему к 23 Февраля. Плюс надо было насытить послание социальными обращениями к избирателям, к пенсионерам. Все это соединилось неудачным образом, получилась каша, получилось другое послание, не такое, как он хотел.

Американцы точно не испугаются мультфильмов, зато они с большой радостью используют эти клипы для рассказов о том, к чему готовится Россия. Потому что это просто выглядит как приготовления к третьей мировой войне. Так это будет выглядеть для массового зрителя — элиты видели много мультиков [в своей жизни], и они их не пугаются. Поэтому получилось так, что в итоге в памяти останутся не рассказы о прогрессе, который нас ждет, а ракета «с неопределенной траекторией» — худшего образа для России не придумать.

У меня ощущение, что тут была плохая режиссура, политически ошибочная. Это послание должно было быть сообщением, что мы прекратили заниматься попами и эфэсбэшниками, сейчас бросимся развивать страну. А получилось сообщение, что мы готовимся отстреливаться от всего мира.

С моей точки зрения, ошибочный политический сигнал дан в силу отсутствия серьезной критики в окружении Путина, — видимо, никто просто не решается говорить, что такое хорошо и что плохо. Путин привел свое окружение в такое состояние, что редактировать его некому.

Андрей Солдатов

главный редактор сайта Agentura.ru, эксперт по безопасности

В самом высказывании [президента] содержится противоречие. Сдерживание противника в целях обороны может достигаться большим количеством мер — от политических и экономических до военных. При этом военные меры являются последним резервом обороны — только когда на вас уже напали, вы применяете военные меры, до этого они бессмысленны и бесполезны. Ими можно только пугать, и, похоже, других мер Путин и не видит. Однако ими невозможно оперировать в современном мире. Можно предположить, что для него не существует ни политических, ни экономических, ни дипломатических способов налаживать диалог с остальным миром. Все эти баллистические ракеты используются, когда диалог закончен. В этом и есть противоречие — ты не можешь призывать к диалогу, когда диалога уже нет.

Конфликты последнего времени — от Украины до Сирии — показали роль обычных вооружений и обычных технологий. К концу 1980-х годов люди полагали, что танки не имеют никакого смысла, потому что если у тебя есть [ядерная] ракета, танки — отжившая технология. Однако, как мы видим, вполне можно ездить на танках и получать те результаты, которые хочется. В современном мире роль обычных технологий возрождается, потому что никто не верит в ядерный конфликт и все понимают, что если и будут совершаться какие-то захваты или операции, они будут осуществляться обычными средствами, никто не собирается в ответ ничего запускать.

Аббас Галлямов

политолог, политтехнолог

Надежды, что сейчас вдруг — спустя 18 лет после начала своего правления — Владимир Путин что-то изменит, себя не оправдали. Это логично. Формально все хорошо, власти ничего не угрожает, рейтинг [президента] высокий, элиты он контролирует. Так с чего ради? Экономика деградирует в России? Так ее уровень никогда и не был высоким. Мне кажется, либеральная интеллигенция сама придумала себе надежды [на перемены]. И ей предназначалась ритуальная часть послания, самая маленькая.

Но вот далее говорилось совсем другое. Путин, видимо, почувствовал, что все слова о том, что Америка нам угрожает, впечатляют людей все меньше. Люди говорят: хорошо бы, чтобы уровень жизни был получше. Им и была адресована значительная часть послания, посвященная социальным вопросам.

Третья часть, конечно, была адресована внешнему миру. Тут Путину было важно не избирателя в чем-то убедить, а весь окружающий мир. Скажем прямо, запугать. Четко было сказано: ребята, вы сами виноваты в том, что мы агрессивные, не смейте посягать на наши интересы, тогда мы вас не разбомбим.

Вот только инвестиционный климат будет стабильно ухудшаться; очевидно, бизнес-сообществу все происходящее очень не нравится.

Евгений Минченко

политолог, директор Международного института политической экспертизы

Войны бояться не надо, хотя, конечно же, для определенных кругов в США послание станет поводом поговорить о новой гонке вооружений. Что касается внутренней аудитории, я не думаю, что Путину это что-то добавит — учитывая и так довольно высокие рейтинговые показатели. Людей волнует экономическая и социальная политика, в принципе, по этой повестке многое было в первой части послания.

Я думаю, есть какие-то вещи, которых мы не знаем, есть какая-то информация, которой располагает очень узкий круг лиц, — и это [демонстрация вооружений] был разговор одного человека, который обладает всей полнотой информации, с другим человеком, который тоже этой информацией обладает. Грубо говоря, Путина с Трампом.

Екатерина Шульман

политолог, кандидат политических наук

Хорошо бы послание президента воспринимать во всей его цельности — с начала до конца, но это трудно сделать, потому что финальная часть перевешивает многократно. Первая часть будет погребена под тяжестью этого эффектного финала, что жаль: там много было всего интересного, о чем можно было бы поговорить, но никто внутри или вне России говорить в ближайшее время не будет. Что касается финальной части, надо понимать, что она обращена не к внутренней аудитории. Можно спорить, удачно ли выбрано место, чтобы обратиться к мировому сообществу, но была избрана именно такая форма — и граждане России почувствовали, что через их голову говорят совсем не с ними. Те, кому это адресовано, для них что-то станет новостью, что-то нет — мы не можем судить, насколько хорошо там все эти разведки работают. На широкого же избирателя это вряд ли произведет впечатление — есть, конечно, фанаты всякого рода оружия, в основном это мужчины старше 60 лет, в основном они у нас и превалируют в административной верхушке. А в популяции у нас их не так много — по причине той самой ранней мужской смертности, о которой президент в послании упомянул.

[Сообщение о новых военных разработках было нужно, чтобы] усилить свою переговорную позицию в воображаемых переговорах о разделе мира, в которых Россия все время участвует. Видимо, есть какой-то идеал внешнеполитического достижения — такая новая Ялта, но она никак не наступает. Хочется, чтобы нас воспринимали всерьез и оказывали нам уважение, которого очень сильно не хватает. Может быть, в этом мире, где живет наша административная элита, перспектива какого-то точного ядерного удара рассматривается как реальная — накануне об этом говорил министр иностранных дел. Тогда никто это всерьез не воспринял, но, видимо, это какой-то у них там [всем известный факт] common knowledge, они действительно там внутри себя считают, что есть такая вероятность и надо превентивно показать, что мы и ответить можем.

[Выступление Путина с точки зрения международной арены] повлияет на процесс, который уже идет с 2014 года, — на чрезвычайный рост военных бюджетов развитых стран мира и НАТО. Они обрели новый смысл жизни, у них и так все было хорошо, а теперь все стало в два раза лучше. Если и был кто-то, кто смог бы пролоббировать включение этого фрагмента в послание президента, то это, конечно, американцы.

Александр Рар

журналист-международник, политолог (Германия)

Я бы сказал, что, несмотря на весь драматизм второй части, мы все равно видим, что есть определенный баланс, ведь первая часть речи была четко нацелена на то, чтобы попытаться описать будущую социальную и экономическую политику. Я думаю, тут главные проблемы очевидны, они были президентом названы. Остается вопрос, как это все будет реализовываться.

Что касается второй, военной части — можно по-разному на это смотреть. Будут голоса, которые скажут: «Зачем это надо было делать, зачем сразу угрожать американцам?» Но если смотреть на риторику, которая используется в Америке, на идеи о том, как развивать маленькие атомные ракеты для использования в локальных конфликтах, то тоже начинаешь пугаться. Психологическая обстановка вокруг России ужасная: в СМИ Россию обвиняют, что она засылает киберармии в западные страны, что МИД России является чуть ли не организованным наркокартелем, что только русские спортсмены пользуются [допингом]. Создается массовое давление на страну, и я думаю, это был продуманный шаг со стороны президента, он был сделан, чтобы начать новую дискуссию: воспримите нас всерьез, мы уже перестаем шутить. Это, с одной стороны, опасное заявление, с другой, может быть, оно вразумит людей — хватит пользоваться риторикой, которой мы не пользовались даже во время холодной войны.

Текст: Евгений Берг, Константин Бенюмов, Илья Жегулев/»Медуза».